Чтоб образцы выражали идею но условно, а непосредственно, для этого необходимо идее быть полною и ясною для художника, но как идеи первобытных обществ состоят из темных предощущений и неопределенных, смутных предчувствий, то и выражение идеи у них, естественно, должно состоять, из одних намеков, иносказаний и затейливых символов. В Египте искусство сделало уже большой шаг, приблизившись несколько к простоте и природе; по крайней мере, египетские изваяния представляют уже не одних сфинксов, но и людей, хотя эти люди еще массивны, грубы, неподвижны. В Греции искусство уже отрешилось символизма, и его образы облеклись в простоту и истину, которые составляют высочайший идеал красоты.
Искусство никогда не развивается независимо одинаково напротив, его развитие всегда бывает связано с другими сферами сознания. В эпоху младенчества и юношества народов искусство гуашь всегда, более или менее, выражение религиозных идей, а в эпоху возмужалости философских понятий. Индийский пантеизм есть обожествление природы, и потому даже в Индустанской поэзии играют такую важную роль растения, змеи, птицы, коровы, слоны и прочие животные, а изваяния богов представляют дикую и уродливую смесь членов человеческого тела с членами животных. Индийское искусство не могло возвыситься до изображения красоты человеческой; ибо в пантеистической религии индусов бог есть природа, а человек только ее служитель, жрец и жертва. Египетская мифология занимает уже середину между индийской и греческой: среди животно-чудовищных образов ее богов уже заметны и человеческие лики, послужившие типом для изваяний греческих; между Озирисом и Аполлоном есть сродство, и миф о Фебе, который сражает Пифона, занят греками у египтян. Однако ж это борение между животным и человеком разрешилось только в сфинксе — чудовище с женоподобною головою и грудью, с туловищем зверя. Сфинкс египетский мудрее человека: оп загадывает человеку хитрые загадки и пожирает его за неумение разгадать их. Но грек Эдип разгадал мысль и нашел слово; зверь бросился в море и утонул: человек вступил в свои права, и боги Греции не что иное, как образы идеального человека, обожествление человека. Звери вошли в искусство как выражение сил природы, повинующихся человеку: кони возят колесницу Аполлона, Цербер стережет вход в царство Аида, отвратительные гарпии служат бичом злодейства. Зевс принимает образы вола и лебедя для скрытия от Геры таких похождений, источником которых были чисто естественные поползновения. Образ человеческий просветлен и возвышен: его назначение в греческом искусстве выражать высшую идеальную красоту. В греческом искусстве символистика и аллегория кончились; искусство стало искусством. Объяснения этого должно искать в греческой религии и глубоком, вполне развившемся и определившемся смысле ее всеобъемлющих мифов.
Кроме всего этого, па развитие и характер искусства много имеют влияния еще разные совершенно случайные обстоятельства, особенно же природа и местность страны, климат и проч. Огромность архитектурных зданий, колоссальность статуй индийских — явно отражение гигантской природы страны Гималаев, слонов и удавов. Нагота греческих изваяний находится в большей или меньшей связи с благословенным климатом Эллады. Гармоническая природа этой страны, чуждая всякой чудовищной громадности, всяких чудовищных крайностей, не могла не иметь влияния на чувство соразмерности и реальности. словом, гармонии, которое было как бы врожденно грекам. Бедная и величаво дикая природа Скандинавии была для норманнов откровением их мрачной религии и сурово-величавой поэзии. Политические обстоятельства также имеют влияние па развитие и характер искусства: римляне заняли у греков классическую гармонию и благородную простоту архитектуры, но прибавили к ней от себя огромность и громадность размеров, как бы выразивших колоссальность их государства и их политического величия...
Греческое творчество было освобождением человека из-под ига природы, прекрасным примирением духа и природы, до сих пор враждовавших между собою. И потому греческое искусство облагородило, просветлило и одухотворило все естественные склонности и стремления человека, которые дотоле являлись в отвратительном безобразии своей животности. Вот почему дух наш не только не оскорбляется, но возвышается и облагораживается эпизодом из «Илиады», где лиленнораменная Гера, державная супруга громовержца Зевса, обольщает чарами любви и наслаждения своего грозного супруга, чтобы в ее объятиях отец богов и людей не отвратил гибели от ненавистных ей Данаев и не наслал ее на любезных ей Ахеян. Но почему такую благородную, такую величественно-грациозную картину представляет собою Афродита «милых хитростей матерь грозная» (Мерзляков), которая собственной рукою возводит прекрасную Елену на ложе бежавшего от копья Менелаева боговидного царя Александра — Лариса Приамида. Все формы природы были равно прекрасны для художнической души эллина, но как благороднейший сосуд духа — человек, то па его прекрасном стане и роскошном изяществе его форм и остановился с упоением и гордостью творческий взор эллина,— и благородство, величие и красота человеческого стана и форм явились в бессмертных образах Аполлона Сельведерского и Венеры Медичейской. Посмотрите сколько красок, сколько пластики в описаниях наружности и разнообразных положений человеческого стана в песнях певца «Илиады», с каким наслаждением останавливается он на этих пластических картинах, с какой любовью, с какой неистощимою роскошью творчества отделывает их своим волшебным резцом... Статуи греков изображались нагими: то, что для других показалось бы бесстыдным оскорблением человеческого достоинства, в древнем мире было целомудренною поэзиею и сознанием человеческого достоинства, — и вот почему ваяние достигло у греков такого высшего развития, принесло такие роскошные плоды. В самом деле, не говоря уже о важнейших произведениях древнего резца, камея, барельеф, медаль, посуда в форме человеческой или львиной головы, каждая безделка в этом роде есть художественное произведение и в тысячу раз выше лучшей статуи даже Пановы. У греков родилось ваяние с ними и умерло оно, потому что только у них совершенство человеческой фигуры могло иметь такое мировое значение. Вот почему характер самой поэзии греков есть пластичность образов, так что хочется ощупать рукою этот волнистый, мраморный гекзаметр, который, излетев из уст, становится перед глазами вашими отдельною статуею или движущеюся картиною. Причина этого явления уравновешение идеи с формою, из которой каждая потеряла свою особенность и которые слились в неразрывном тождестве уже, а не единстве только.
Комментариев нет:
Отправить комментарий